27.10.2015

[Dsash]

Ничего не обещающий и почти ничего не значащий драббл по Грэвити Фоллс.

День сурка.

Как всегда: G и типа ангст.
Постканон => спойлеры.

Саммари:
Дипперу снова и снова снится этот кошмар.

что-то типа 600 слов

Уже в который раз он просыпается среди ночи в холодном поту. Ему восемнадцать. Его всё ещё зовут Диппер Пайнс. И Диппер всё ещё не может забыть ужас, который охватил его, когда он чувствовал, как его шансы вернуть собственное тело стремятся к нулю. Злобного демона, поселившегося тогда у Диппера в голове и в сердце, больше не существует, но воспоминания о нём всё ещё живы.

После таких пробуждений он сидит всё на той же кровати на том же чердаке в Грэвити Фоллс и, подставив руки дорожкам лунного света из окна, разглядывает свои шрамы. Светлые полосы на коже повсюду: где-то совсем тонкие, где-то внушительные и жуткие. Один из самых страшных и незаметных — четыре точки на запястье. Диппер до сих пор помнит, как кровь стекала по зубцам всаженной в руку вилки и как странно было видеть это со стороны и совсем ничего не чувствовать. Это был сюрреалистический кошмар, в котором он пытался понять, чувствует ли его тело и существует ли он вообще.

Обычно Диппер находится на чердаке один, Мейбл уехала домой пять лет назад. Некому позвать его, побеспокоиться за его нервы. Диппер в такие моменты сомневается в своём существовании настолько, что готов броситься к рюкзаку за перочинным ножиком и полоснуть им по ладони просто чтобы знать, что пойдёт кровь и будет больно. Просто знать, что он есть — плотный, тёплый, живой. Пара полос на левой ладони напоминают Дипперу о том, как пару лет назад он действительно сделал это. Когда он вспоминает об этом случае, он боится самого себя. Сейчас Диппер только в крайних случаях, когда паранойя сдавливает голову со всех сторон, кидается к зеркалу и пальцами разводит веки, чтобы увидеть в своих глазах обыкновенные человеческие зрачки.

«Боль — это так забавно!»

Вспоминая эту фразу, Диппер нервно смеётся. Просыпаясь, он вспоминает, как вернулся в своё тело. Надсадно болело всё: растяжения, синяки, шишки, раны... Но он готов был плакать от счастья, ощущая себя в своём маленьком, тесном, изломанном, но родном вместилище. Тело тогда болело всё оставшееся лето, пусть он и не подавал виду. И до сих пор болит иногда.

Диппер доживает до утра, дожидаясь, когда на чердак проберутся первые лучи солнца. Рассвет означает, что он может умыться и идти к Форду. С Фордом — значит не одному. Когда он находился с Фордом, он был с тем, кто его понимает и учит, с тем, кто позволяет чувствовать себя живым.

— Всё в порядке, Диппер? — каждое такое утро взволнованно спрашивает старик Форд. — Выглядишь неважно, друг. Мы можем пере…

— Нет, — уверенно произносит Диппер, надвигая на лоб козырёк потрёпанной кепки с синей сосной — неизменного талисмана, пытаясь скрыть тенью от него синяки под глазами. — Я в полном порядке. Не могу дождаться занятий, дядя Форд.

Диппер сбился со счёта, сколько раз он просыпался от этого сна. Раз за разом одно и то же, словно в день сурка: резкий подъём, громкий стук сердца, стакан воды, заготовленный с вечера, глубокий вдох, лунный свет и снова шрамы, расположение которых он знает наизусть. Диппер не знает, как выбраться из этого порочного круга.

Форду хочется провалиться под землю каждый раз, когда он видит племянника в таком состоянии. Он чувствует свою вину в том, что приходится переживать Дипперу, но сам Диппер всегда всё отрицает, заявляя, что сам нашёл дневник и сам хочет познать всё, что возможно познать. Он говорит, что не может отказаться от будущего, о котором не мог и мечтать. Диппер знает, что этот кошмар повторится снова, но он готов уплачивать такую цену. И Форд прекрасно понимает его.